Трава-Этерна, ты восхитительна

[GothMoon]

Народ, это гениально. Из разряда тех великолепных фиков, которые читаются так же приятно как и оригинал. Особенно когда героев награждают теми качествами, которых им жестко нехватает в каноне)))))
Трава-Этерна, ты восхитительна)))))))
<--- и соберано на аватарке очень в тему получился)))))))

21.12.2011 в 23:46

Пишет  Волкодав Котик:

"Расскажи мне о башне, всадник..."
Название: Расскажи мне о башне, всадник...
Фандом: Отблески Этерны
Жанр: джен, АУ, приключения
Дисклеймер: все права на мир и героев принадлежат В. В. Камше
От автора: написано на заявку Круга Скал Рокэ | Ричард. Дикон узнает о проклятии, в которое верит Алва. И задается целью доказать ему, что проклятья не было, нет и не будет для  *JD*

Я злился, верность кляня твою,
Другому верность свою влача.
Я скоро что-нибудь натворю -
Не бойся, не сгоряча.

В. Ланцберг

1. Вараста

Солнце клонилось к земле, как клонится созревающее яблоко, пригибая своей тяжестью тонкую ветку, наливаясь спелым розовым соком. Тягостная дневная жара спала, ветер посвежел; притомившаяся Сона немного оживилась и прибавила шагу. Хотя это не имело значения, потому что Дик совершенно не представлял, куда ему ехать.
В какую сторону он поскакал от лагеря? На юг? Нет, на юго-восток - солнце было над правым плечом... Хотя какая разница? Он с тех пор столько раз поворачивал, что мог оказаться где угодно.
Куда теперь возвращаться? И, главное, - зачем?
Он ведь сбежал. Покинул расположение действующей армии без разрешения старших по званию. Проще говоря - это слово неприятно было произносить даже про себя - дезертировал. По военным законам его могут расстрелять на месте, не тратя времени на суд. На снисхождение Проэмперадора надеяться не приходится. Оскар, вон, понадеялся...
С другой стороны, кроме лагеря ему податься некуда. Степь наверняка кишит "барсами", разозлёнными вчерашним поражением, и на глаза им лучше не попадаться. Знают ли они, что Ричард Окделл им не враг, что не по своей воле он служит Олларам? Дик невесело усмехнулся: а если и знают - что толку? Теперь хоть Адгемаром Кагетским назовись - не пощадят. После той резни, что учинил Ворон...
А ведь он, оруженосец Проэмперадора, до сих пор одет в его цвета!
Дикон подавил желание немедленно содрать с себя ненавистный чёрно-синий колет. Если "барсы" схватят его в вороньих тряпках, он не успеет даже сказать "я не виноват". Но, с другой стороны, солнце скоро сядет, ночью в степи холодно, а он и так поступил опрометчиво, умчавшись из лагеря без плаща. И без воды. Сону давно надо напоить, и у самого тоже пересохло в горле. "Будет глупо, если тебя случайно, не зная, кто перед ним, убьет бириссец," - говорил эр Август; но стократ глупее будет умереть от жажды, заблудившись в чистом поле в какой-то полудюжине хорн от своих...
Будь у него монетка, можно было бы бросить жребий: дракон - к талигойцам, решка - к "барсам"...
К талигойцам, решил Дик. Может быть, Савиньяк или Вейзель заступятся за него. А если Алва и на этот раз их не послушает - всё равно, талигойская пуля лучше бирисского ножа. И уж точно - быстрее. Если бы только вспомнить, в какой стороне Рассанна... там можно напоить лошадь, а берег реки рано или поздно выведет его к своим.
В тщетной попытке отыскать хоть какую-то зацепку он в очередной раз повернулся в седле, обводя взглядом ровный, как доска, горизонт, - и сердце гулко стукнуло: со стороны заходящего солнца, словно плывя по серебристой, выжженной зноем траве, к нему приближался всадник. Лица было не разглядеть - далеко; но этого коня и этого наездника Дик узнал бы где угодно.
Ну надо же. Сам поехал ловить ослушника. Не погнушался.
Минуту назад Дикон готов был броситься на шею любому, кто показал бы ему дорогу назад, но при виде всадника, подъезжающего неторопливой рысью, ненависть снова стеснила грудь. Повелитель Скал не пойдёт к Ворону с повинной! И не позволит тащить себя на расправу, будто телёнка на бойню!
Он ударил Сону шпорами, мориска всхрапнула и сорвалась с места в карьер. Степь накренилась, как серебряное блюдо, и понеслась назад в ритме бешеного галопа. Белые ковыли волнами покатились в обе стороны, ветер захолодил горящее от зноя лицо, и на миг почудилось: ещё немного - и они оторвутся от земли и понесутся прямо в небо...
Дик оглянулся: преследователь тоже мчался во весь опор. Всадник пригнулся в седле, чёрные волосы развевались над плечами, как знамя. Его конь не скакал - стелился над землёй, будто не приминая травы; так ровен был его ход, что и скорость казалась неощутимой - просто с каждым шагом расстояние между ними сокращалось. Сона летела, как стрела, но чтобы опередить этого демона в лошадином обличье, нужно было быть не стрелой, а молнией.
Длинная тень метнулась под ноги кобылы, совсем рядом простучали чужие копыта, и Моро, торжествующе вытянув чёрную морду, вырвался вперёд. Не сбавляя хода, наездник почти лёг на шею мориска и перехватил уздечку Соны прямо под трензелем. У Дика пересохло во рту от ужаса. Это было совсем не то, что укротить нервного Баловника, - на полном скаку хватило бы одного рывка испуганной лошади, чтобы выдернуть руку из сустава или самого Ворона - из седла. Несколько секунд они неслись стремя в стремя, потом Моро чуть замедлил бег, а за ним и Сона, подчиняясь плавно осаживающей руке. Дику оставалось только сжимать бесполезные поводья и молиться, чтобы мориска не споткнулась.
То ли повезло, то ли и впрямь Создатель уберёг от кочек и топоньих нор - но ничего не случилось. Понемногу сбавляя скорость, кони перешли на размашистую рысь, потом на шаг и, наконец, остановились. Дикон прикрыл глаза - голова слегка кружилась, в ушах звенело. Неподвижный воздух был давящим и душным.
Хмельной восторг скачки схлынул, оставив горький осадок стыда и разочарования. Дик устало сгорбился в седле. Он опять ничего не добился, только выставил себя трусом, пойманным во время бегства. И кому он теперь объяснит, что бежал не из страха перед заслуженным наказанием, а потому что видеть не мог этого человека с насмешливым взглядом и ядовитыми речами, тасующего людские жизни и смерти, словно колоду карт? И кто будет слушать его объяснения? Ворон не дал оправдаться даже генералу Феншо, что уж говорить о каком-то оруженосце...
Он открыл глаза. Алва смотрел на него иронично и безжалостно, словно прикидывая в уме формулировку приговора.
- Что это на вас нашло, юноша? Вы раздумали снимать шкуры с "барсов" и решили любезно предложить им свою собственную?
Дик ничего не ответил. Алва покачал головой.
- Расстреливать вас ещё рано. Пороть, к сожалению, поздно, но ваша личная дурь - не повод вымещать злобу на лошади. Слезайте!
Когда он говорил таким тоном, ослушаться было невозможно. Дикон спрыгнул на землю. Сона как будто вздохнула с облегчением, укоризненно скосив на хозяина тёмный глаз. С запоздалым раскаянием Дик погладил тёплую бархатную морду. Он вовсе не хотел её мучить, просто ошалел, как сорвавшийся с поводка щенок, - а расплачиваться за его безрассудство пришлось Соне.
Алва спешился и провёл рукой по боку кобылы, разглядывая ссадину, оставленную шпорой на лоснящейся вороной шкуре.
- Вам не на мориске ездить, а на обозной кляче, - сквозь зубы процедил он. - Не стойте столбом, поводите её.
- Это вы меня на неё посадили, - огрызнулся Дикон, беря Сону под уздцы. - Я бы обошёлся и Баловником.
- И свернули бы себе шею в ближайшем овраге.
- А вам какое дело? Трупом больше, трупом меньше - велика разница! Война всё спишет!
- Прекратите истерику, - поморщился маршал, но Дика уже понесло. Бешеная скачка вытрясла из него остатки благоразумия. Хотелось сказать что-нибудь такое, чтобы Ворона перекосило от злости, чтобы сбить с него этот надменный повелительный вид. А потом пусть убивает, не жалко.
- Вы же на всех плюёте, кроме своей драгоценной персоны! Для вас люди не дороже грязи - что свои, что чужие! Вам бы только резать и вешать! Оскар был прав, вы прокляты! Вы...
- Замолчите.
Всего одно слово - но голос, которым оно было произнесено, мог, наверное, и птицу на лету заморозить. По крайней мере, Дику почудилось, что его взяли за шиворот и ткнули головой в сугроб. Под страшным синим взглядом он поперхнулся и умолк.
Алва отвернулся. Сорвал пучок сухой травы и принялся спокойными сильными движениями обтирать Моро. Его молчание пугало Дика сильнее, чем брань или угрозы. Он чувствовал, что на сей раз действительно задел неуязвимого Ворона, что один из его глупых, наобум нанесённых ударов пришёлся в больное место - и от этой мысли ему почему-то сделалось жутко.
Он выдернул ещё один пучок травы и занялся Соной, стараясь не обращать внимания на дрожь в руках. Вечерняя заря разливалась по небу, как густое вино из опрокинутого бокала; солнце повисло низко над землёй, но падать за край не торопилось. Ветер редкими порывами пробегал по верхушкам ковылей, пригибая серебристые султанчики и разнося вокруг горько-сладкий дух южной полыни.
Маршал отбросил истрёпанный травяной жгут, взял Моро под уздцы и пошёл прочь. О существовании Дика он как будто забыл.
Юноша растерянно смотрел ему в спину. Алва уходил, не оглядываясь, словно его ничуть не заботило, последует за ним провинившийся оруженосец или останется в степи, на поживу "барсам" и каким-то таинственным ызаргам, которыми пугали всех Шеманталь с Коннером... Да и с какой стати это должно было его заботить?
Дик намотал на руку уздечку Соны и побрёл следом. Алва шёл не спеша; через несколько минут Окделл нагнал его и пристроился сбоку, стараясь не маячить у маршала перед глазами. На душе было мерзко, как никогда; ожидание неминуемой и жестокой кары висело над ним, как готовая обрушиться скала. «Что со мной будет?» - хотел спросить он, но не решился: слишком жалко и трусливо прозвучало бы это после всего, что он наговорил герцогу.
Создатель, ну кто тянул его за язык...
А закат, как назло, разгорался всё ярче и тревожнее, растравляя сердце воспоминаниями об алом звездчатом камне, сверкающем на лилейной шейке Катари, об оранжевых шелках Марианны и о сладости её губ, перепачканных черешневым соком; о крови, пролитой на серые камни Нохи. Несколько месяцев, прожитых в столице, оказались самыми красочными, суматошными, опасными и волнующими в жизни Дика - и больно было сознавать, что этим он тоже обязан Ворону. Первая дуэль, первая женщина, первая и единственная, до смертного часа, любовь... не прими Алва его присягу и службу, Ричард Окделл встретился бы с королевой разве что в мечтах, прозябая в надорском захолустье. Вот так - только сделай один шаг навстречу Леворукому, и ты уже по уши в долгах...
Сона вдруг захрапела и шарахнулась в сторону, сильно дёрнув уздечку. Моро пронзительно заржал.
На красное полотно заката лёг одинокий чернильный мазок. Дик торопливо моргнул, но она никуда не делась - круглая башня наподобие сторожевой, невесть откуда возникшая посреди безлюдной степи. Она стояла не далее чем в двух-трёх хорнах отсюда: чёрная, высокая, с мощным основанием и чуть сужающимися кверху стенами. Заходящее солнце висело точно над её верхушкой, и зубчатый венец казался исполинской лапой, стиснувшей светило тупыми каменными когтями.
- Не смотрите!
Крик Ворона запоздал. Силуэт башни качнулся и рывком приблизился. Красные и чёрные пятна замелькали в глазах сумасшедшим хороводом, больно заломило лоб и виски; Дик почувствовал, как земля под ногами расступается, и он летит...
...вверх по узкой винтовой лестнице, прыгая через две ступеньки на третью - быстрее, быстрее! Его ждут там, наверху, надо торопиться! Он должен успеть, во что бы то ни стало - а дыхание срывается, а ступени крутые и скользкие, а время уходит...
Он выскочил из темноты на простор и зажмурился - так свирепо хлестнул по разгорячённому лицу холодный ветер, пахнущий дымом и бедой. Дик с трудом перевёл дух, огляделся: он стоял на верхней площадке башни. Над головой полыхало багровое вечернее зарево, а тот, к кому он спешил, сидел на краю площадки, привалившись плечом к каменному зубцу. Парапета не было; за спиной человека зиял ничем не отгороженный провал - пустое небо без горизонта, сочащееся тусклым красным светом, как распахнутая дверь в Закат.
Сидящий повернул голову, и Дик узнал Алву. На Повелителе Ветров был алый атласный камзол и кираса с золотой насечкой, рядом лежала шпага - клинок светился на чёрных плитах, как раскалённый, отражая закатное небо. В лучах умирающего солнца древние камни казались облитыми кровью, словно жертвенник времён языческой Гальтары. Дикон взглянул под ноги и содрогнулся. Нет, это не обман зрения, это действительно кровь... Святой Алан, это кровь Ворона!
На кирасе герцога слева, выше сердца, чернело отверстие с вмятыми внутрь краями. Стальная пластина может отвести удар шпаги, но не пулю, выпущенную в упор. Кем был неизвестный стрелок и куда он исчез с вершины башни? Неважно, главное - скорее наложить повязку. С такими ранами живут, если вовремя остановить кровотечение.
Он опустился на колени рядом с Вороном. Тот смотрел по-прежнему безучастно, то ли не видя оруженосца, то ли не узнавая. Не решаясь заговорить, Дик вынул из ножен отцовский кинжал. Надо разрезать ремни, чтобы снять кирасу, а для перевязки сгодится и собственная рубашка...
Дикон с опаской коснулся плеча Алвы, но герцог неожиданно отстранился. В синих глазах впервые блеснуло какое-то живое выражение, сухие губы нехотя шевельнулись.
- Окделл, ваше участие очень трогательно, но я предпочитаю любоваться закатом в одиночестве.
- Вы же ранены!
- Не ваше дело.
Дик стиснул зубы. На больных не обижаются, и вообще... может, Алва бредит? Только бы освободить его от этой дурацкой жестянки и поскорее унять кровь, а потом можно бежать за помощью...
Он провёл рукой по плечу Рокэ, но ладонь наткнулась на сплошную гладкую сталь - ни ремня, ни пряжки. Плечевой щиток оказался слит воедино с грудной и спинной пластинами, на полированном металле не было заметно даже стыка. Дикон слегка опешил. Ладно, допустим, такая кираса надевается через голову... но тогда она должна расстёгиваться на боках...
Кровь продолжала течь, медленно, но неостановимо. Дик потянул герцога за руку, открывая бок, - и паника впилась в сердце ледяной иглой: застёжки не было. Стальной доспех облегал тело Ворона со всех сторон. Он не разъединялся и не имел ремней - он был цельным, как черепаший панцирь.
И снять его было невозможно.
В отчаянии Дик зажал ладонью пулевое отверстие. Это было так же глупо, как и бесполезно, потому что кровь уходила внутрь, под кирасу; одежда Рокэ пропиталась ею насквозь, и алый атлас давно превратился в багряный. Проклятая скорлупа из стали и золота должна была защитить Ворона от всего мира - но теперь она его убивала...
Кровь растекалась по камням, заливая их вязким тёмным кармином. Алва смотрел в закат с застывшей улыбкой на лице. Он не боялся. Он молча ждал конца, ничего не прося, ни на что не надеясь. Ещё минута - и в окованной сталью груди замрёт дыхание, и в синих глазах погаснет последняя искра жизни...
Слепящая лиловая молния пробила зенит. Небо раскололось, вспыхнуло алым пульсирующим огнём - и обрушилось на башню.
Дик сжался, но вместо закатного пламени в лицо плеснула вода. С трудом разлепив веки, он увидел мирно темнеющее небо, загороженное по краям пушистыми метёлками камыша. Неподалёку журчала вода.
Он хотел привстать, но руки подломились от слабости. Тупая боль распирала голову, во рту ощущался ржавый привкус крови.
- Монсеньор...
- Тихо, юноша. Лежите.
Что-то мягкое и влажное опустилось на лоб. Платок. Мокрая ткань приятно холодила, ладонь Ворона сквозь неё - согревала. Странно, как одна и та же рука может убивать и лечить?.. Ну почему он такой неправильный, непонятный - и убийца, и защитник, и мерзавец, и герой? Насколько было бы легче, если бы он оказался просто врагом, если бы его можно было ненавидеть без сомнений, без оглядки. Насколько труднее ненавидеть его сейчас, когда тепло его руки отгоняет боль и успокаивает бьющийся в висках пульс...
- Где мы?
- У реки. Хотите пить?
- Да.
Речная вода слегка отдавала тиной, но это было лучше, чем вкус крови. Значит, Алва довёз его до берега Рассанны... Сколько же времени прошло? Час? А ему казалось - считанные минуты...
- Эр Рокэ, что это было?
- Варастийская легенда, - усмехнулся маршал. - Мираж. Возмущение мирового эфира. Сьентифики предложат вам объяснение на любой вкус, но ни одно из них не будет похоже на правду.
- Я не понимаю...
- Это обычное дело, когда наука пытается раскусить то, что ей не по зубам. Поэтому я предпочитаю не искать объяснений необъяснимому, а принять его как есть. Я знаю, что в некоторых провинциях Талига можно увидеть чёрную башню с солнцем, луной или звездой на вершине. Я знаю, что на закате на неё лучше не смотреть. Особенно таким, как вы.
- Как... я?
- Потомкам старых талигойских родов. Эта башня как-то связана с древней кровью. Иногда она будит память о прошлых временах, иногда даёт прозревать будущее, но эти видения, по большей части, туманны и опасны для самого провидца... А что видели вы?
- Башня... я вошёл внутрь. Поднялся на самый верх, и там были вы, - Дикон сглотнул. - Вы... умирали.
Алва весело хмыкнул.
- Вот как? Ну что ж, юноша, ваше заветное желание когда-нибудь исполнится, но не могу обещать, что это будет скоро.
- Я не... Я не хочу, чтобы вы умерли.
- Да? А мне казалось, вы только об этом и мечтаете.
Дик закаменел. Тёплая ладонь всё ещё покоилась на его голове, но теперь это казалось не жестом заботы, а оскорбительной фамильярностью. Ничего не изменилось. Рокэ Алва по-прежнему его враг, убийца отца и слуга короля-узурпатора. Человек без сердца и без Чести, которому Ричард, на свою беду, поддавшись обиде и уязвлённому самолюбию, принёс клятву верности. Человек, которого он был бы рад увидеть мёртвым.
Но тогда почему там, на башне, его охватил страх, когда он понял, что Ворона не спасти? Почему всё внутри рвалось от горя и бессилия, словно он терял...
...друга?
Память о прошлом, сказал Алва, и прозрение будущего. Когда-то, в далёком благословенном прошлом, Ветер и Скалы действительно были друзьями. Но разве возможно такое будущее, в котором герцог Окделл протянет руку Кэналлийскому Ворону?
Да скорее в Багряных землях выпадет снег!
Он сердито вывернулся из-под руки герцога и попытался сесть, но в голове опять зашумело, и перед глазами побежали красные светлячки.
- Если будете прыгать, у вас пойдёт носом кровь, - Алва слегка толкнул его в грудь, заставляя снова лечь на расстеленный плащ. - К тому же в седле вы сейчас не удержитесь, так что торопиться некуда. Лежите.
Он снял у юноши со лба платок и намочил его заново.
- Странно, что оно так сильно на вас подействовало. Я видел, как люди теряли сознание на несколько минут, но не припомню, чтобы башня держала кого-то час с лишним... У вас когда-нибудь были видения, или это в первый раз?
Дикон вздрогнул. Откуда... как Ворон догадался? Об этом никто не может знать, ведь он даже на исповеди не рассказывал...
- Значит, были, - удовлетворённо заключил Алва, вглядываясь в лицо оруженосца. - И как часто?
В его вопросе не было любопытства - лишь прохладный деловитый интерес: так лекарь мог бы спросить у больного, часто ли бывают приступы. Дик неожиданно успокоился. Он редко запоминал, что ему снилось, но тот сон был столь отчётливым, живым и страшным, что забыть его никак не получалось. Пугающе-яркое наваждение застряло в памяти, как осколок стекла в полотенце, - и изредка царапало, навевая дурные предчувствия. Что это такое, он не знал и спросить не решался, опасаясь услышать в ответ "душевная болезнь" или "происки Чужого". А герцог Алва и впрямь лекарь. И если не ему - то кому об этом можно рассказать? Уж точно не эру Августу и не Катари...
Дик вздохнул.
- Только однажды. Когда я был у Капуль-Гизайлей...
Он запоздало покраснел, радуясь, что в темноте этого не видно. Дворянину не пристало трепать имя дамы в досужих разговорах, но ведь Марианна - не совсем... дама. А её имя и так на устах у всей Олларии. И уж для Рокэ Алвы точно не секрет, почему его оруженосец, посланный с поручением в дом милейшего барона и его прекрасной супруги, вернулся только на следующий день.
- Мне приснилось, что я был... с женщиной. Не с Марианной, с другой. У неё были светлые волосы и глаза такого необычного оттенка... Прямо как фиалки.
Лица Алвы он не видел, но через платок ощутил, как напряглась его рука.
- Продолжайте, - голос герцога был ровен. Таким же ровным, подчёркнуто сдержанным тоном говорил Оскар перед расстрелом.
- Я... мы целовались, я обещал на ней жениться, сегодня же. Потом откуда-то появились люди в масках, и мы начали драться. Эр Рокэ, я наяву не умел так здорово драться! Ни тогда, ни сейчас. А во сне я их гонял, как... ну, может, и не гонял, но всё равно держался. Их было десятка два, если не больше. А женщина... она оказалась с ними заодно. Она чем-то меня ударила... нет, не помню. Я убил нескольких, но их всё равно было много, и, кажется, меня ранили. Больно не было, только, знаете, так обидно... и уже понятно стало, что не выберусь, и шпага сломалась... А тут...
Он перевёл дыхание. Вот из-за этого он и утаил свой сон от священника, которому исповедовался перед отъездом на войну...
- Дверь открылась, и... эр Рокэ, вы только не смейтесь, но вошёл Леворукий. Точно как в Эсператии сказано - зелёные глаза и золотые волосы... и багряница, и меч... Кошек, правда, не было... Он стал рубить тех, в масках... и всё. Марианна меня разбудила. Оказалось, я во сне кричал и махал руками. Она подумала, что я напился, а мне было стыдно рассказывать, что... - Дикон зажмурился от неловкости и выпалил: - Эр Рокэ, может, я сошёл с ума?
Алва не ответил. Когда тишина стала совсем давящей, Ричард открыл глаза. На фоне тёмного неба лицо Кэналлийского Ворона казалось далёким, как луна. И таким же белым.
- Нет, это не безумие, - проговорил он наконец. - Это всего лишь прошлое. Моё прошлое.


***

Усталые кони шли шагом, плавно неся всадников сквозь ночь, напоённую запахом полыни и ковыля. Рокэ говорил, и его голос бархатной лентой вплетался в мерный перестук копыт.
- Вы угадали, я действительно проклят. Как и весь Дом Ветра, начиная с Лорио Борраски и его многострадальной жены. Уходя в Лабиринт, Ринальди проклял своих обвинителей до последнего потомка, а слово Ракана в те времена имело кое-какую силу.
- Это несправедливо, - вырвалось у Дика. - Ринальди был виновен, его судили и приговорили по закону!
- Юноша, когда речь идёт о делах такой давности, невозможно сказать наверняка, кто был прав, а кто виноват, но, в любом случае, у мести мало общего со справедливостью. Ринальди желал погибели своим врагам, и его желание сбылось - род Борраска выкосило моровое поветрие. Альбин Борраска отрёкся от семьи, сбежал за море, сменил имя на Алва, но не избавился от проклятья. Оно перешло на его потомков вместе с титулом Повелителей Ветров. У моего отца было четверо сыновей, в живых остался я один. Рамона не стало ещё до моего рождения. Рубен дожил до восемнадцати, Карлос - до двадцати одного... Что произошло со мной, когда мне было двадцать пять, вы уже знаете. Я должен был умереть... но тут вмешался Леворукий.
Не знаю, почему он выбрал меня. Говорят, скверна притягивает скверну - возможно, отмеченный проклятием Ракана показался ему стоящей добычей. Так или иначе, с его помощью я выжил и живу до сих пор, несмотря на то, что постоянно рискую головой. Не знаю, долго ли продлится его покровительство, но, думаю, следующего Круга мне не увидеть. Ростовщики любят собирать долги в канун Излома, а мой ростовщик очень аккуратен. Во всяком случае, проценты по долгу он взыскивает самым тщательным образом - за мою удачу расплачиваются те, кто находится рядом со мной. Вы видели, как растёт багряноземельский анхарис?
Ричард видел - на картинке в одной из книг, которых у Алвы было великое множество. Кора анхариса источает яд, отравляющий почву, и там, где он растёт, засыхают трава и кусты, гибнут неосторожные птицы. На картинке было изображено именно это: стройный ствол, увенчанный кудрявой шапкой листьев, и вокруг него - пятно голой бесплодной земли...
- Я той же породы. Кого бы я ни приблизил к себе - друга, любовницу, слугу или адъютанта - конец один. Поэтому я взял за правило не заводить друзей, не влюбляться в женщин и не привязываться к слугам и подчинённым. Сложнее было со старой дружбой - её, как и старое дерево, за один раз не выкорчевать. Альмейда обижается, что я редко бываю дома и на Марикьяре, а я рад, что он почти не появляется в Олларии. Как и фок Варзов. Савиньяки, к счастью, больше держатся друг за друга, я для них - четвёртый лишний...
А ведь точно, вспомнил Дикон. Альмейда и фок Варзов были в Олларии на день святого Фабиана, но в доме Ворона он их так и не видел. Что связывало в прошлом Первого маршала и Первого адмирала, Ричард не знал, зато знал, что много лет назад, в этот самый день, Вольфганг фок Варзов принял присягу унара Рокэ, сына кэналлийского герцога. Это он, единственный из Людей Чести, не пренебрёг службой наследника проклятого рода. Это его Алва бросился спасать под Малеттой, наплевав на все приказы и всадив пулю в Грегори Карлиона, попытавшегося его остановить.
Что-то очень серьёзное должно было произойти между ними, если эр Вольфганг не не воспользовался оказией и не зашёл навестить бывшего оруженосца. Тем более в такой день, когда Алва сам взял на службу сына мятежника, герцога разорённого Надора, от которого по наущению кардинала отвернулись все Люди Чести...
- О чём вы задумались, юноша?
- Я просто вспомнил, монсеньор. Фабианов день...
- Ах, да. Вы так искренне удивились, когда я назвал ваше имя. Право, это стоило сделать хотя бы ради того, чтобы увидеть выражение вашего лица и лица Его Высокопреосвященства. Но настоящая причина в том, что вы единственный, кого я могу держать при себе без всякой опаски. Ваша ненависть ко мне - лучшая гарантия, что мне не придётся через полгода искать нового оруженосца.
"Рокэ Алву ненавидит вся Талигойя", - всплыл в памяти печальный голос Катари, и Дик крепче сжал поводья. Он давно это знал, он сам был одним из них - из настоящих талигойцев, для которых имя Алва равнялось бранному слову... А вот почему на Ворона, усмирившего мятежный Надор, излилось вдесятеро больше ненависти, чем на Ноймаринена, пятью годами ранее подавившего восстание Борна, - об этом он не задумывался. Жажда мести за отца заслоняла всё остальное, иначе бы он давно заметил, что дело не только в старых обидах и зависти.
Он заметил бы, что Алва словно задался целью сотворить себе как можно больше врагов. Повелитель Ветров умел быть изысканно вежливым, но предпочитал скользить по грани оскорбления. Его поведение было вызывающим даже по разнузданным столичным меркам. Его имя, озарённое славой самых блистательных побед, напоминало также о череде громких и возмутительных придворных скандалов, начиная от королевского адюльтера и заканчивая карточным сражением за благосклонность прекрасной Марианны. Даже свою красоту он умудрился превратить в предупреждающую окраску ядовитой змеи. Он был создан для того, чтобы к нему тянулись люди, но вместо этого делал всё, чтобы оттолкнуть их...
Анхарис... Анхарис, который сам отгоняет птиц от своих отравленных ветвей.
Неужели так можно жить? Отгородившись чужой ненавистью, как щитом, ни на миг не снимая доспехов, никого не к себе подпуская... кроме разве что Моро. Без любви, без дружбы, без тепла...
Он ничего не сказал вслух - но Алва почуял его взгляд и обернулся.
- Только не вздумайте меня жалеть, - Злая белозубая усмешка сверкнула в темноте, как лезвие ножа. - Во-первых, это бессмысленно, во-вторых, я терпеть не могу сердобольного нытья. Лучше обратите вашу жалость на тех, кто её заслуживает, - на покойного Феншо, например, или на бритых "барсов". Кстати, я не порицаю вас за бегство: зрелище было действительно неприятное, а вы ещё не привыкли смотреть на массовые казни. Но, поверьте, после первого боя вы будете относиться к таким вещам намного проще...
Трава зашуршала, всколыхнулась, и под ноги коням выкатилось что-то большое и лохматое, похожее на белеющий во мраке снежный ком. Дикон от неожиданности натянул поводья. Снежный ком присел и басовито рявкнул, вертя огрызком хвоста. Лово!
Алва придержал коня и громко свистнул. С той стороны, откуда появился волкодав, донёсся ответный свист, потом топот копыт, и двое всадников галопом вылетели из темноты.
- Рокэ! Слава Создателю!
- Монсеньор, ну вы даёте, прошу прощения! Мы уж и не знали, где вас искать!
- Добрый вечер, господа, - Алва приветственно взмахнул рукой. - Спасибо, что потрудились встретить нас, хотя дорогу к лагерю я не забыл.
- Вы слишком неосторожны, - упрёк в голосе Эмиля Савиньяка не мог скрыть явного облегчения. - Ночью в степи опасно, а поблизости могут быть бириссцы. Вам следовало взять охрану...
- Да, монсеньор, не дело это, - буркнул Шеманталь, - по глухим местам в одиночку шастать.
- И это мне говорят два генерала, что на ночь глядя сорвались в степь под охраной одной собаки, - насмешливо заметил Рокэ. - Благодарю, но няньки мне не нужны, и к тому же я, как видите, не один.
- Ричард, - Светловолосый кавалерист подъехал ближе, с беспокойством вглядываясь в лицо юноши. - Всё в порядке?
- Да, господин генерал, - Дик опустил голову. На последние несколько часов пришлось столько потрясений и открытий, что дневные события как-то стёрлись из памяти; но теперь он снова вспомнил о смерти Оскара и о собственном проступке. Так накажут его всё-таки или нет?
- Пора домой, господа, - проронил Алва. - Нашим лошадям нужен отдых, а нам - хороший ужин. Поезжайте вперёд, мы за вами.
- В завершение нашей беседы, Окделл, - вполголоса сказал он, когда Савиньяк и Шеманталь немного отдалились. - Я был бы вам признателен, если бы вы прекратили смотреть за меня мои сны. Это не тот случай, когда мне требуются услуги оруженосца.
Прежде чем Дик успел придумать ответ, маршал выпрямился в седле и послал Моро вперёд.



2. Оллария

Столик был украшен стальной инкрустацией. Чуть отливающий синевой металл красиво сочетался с чёрным деревом, волнистые узоры напоминали рябь на воде в ветреный день, и на чёрно-зеркальной поверхности золотой перстень с красными камнями выглядел, как цветок, брошенный в тенистый лесной омут.
- Любопытно, - Алва провёл пальцем по золотому ободку. - Но, в общем, предсказуемо.
- Вы знали, что меня попросят убить вас? - тускло спросил Дик.
- Ожидал. Было бы странно, если бы за арестом братьев Ариго не последовал ответный ход. Было бы ещё более странно, если бы Штанцлер не попытался использовать для этого вас.
- Почему меня?
- Глупый вопрос, юноша.
- Ответьте, монсеньор. Пожалуйста.
Алва оторвался от перстня и смерил оруженосца холодным синим взглядом.
- Потому что я доверяю вам. Вы это хотели услышать?
- Да! - с вызовом сказал Дик.
- Ну так можете гордиться. Из всех, кто может подобраться ко мне достаточно близко и у кого есть причины желать моей смерти, наибольшие шансы на успех были у вас. Господин кансилльер тот ещё ызарг, но он умный ызарг.
- Эр Август хотел защитить королеву!
- Эр Август отъявленный лжец, и верить ему могут только юные честные остолопы вроде вас. Какими ещё байками он вас потчевал на этот раз?
Дикон потупился.
- Смелее, юноша. После этого, - Ворон подкинул на ладони перстень, сверкнувший на лету алой искрой, - вам уже нет смысла играть в молчанку.
- Он говорил, что кардинал хочет... - Дик с трудом выталкивал из себя слова: пересказывать тайный разговор под пристальным взглядом Первого маршала было не легче, чем каяться во всех смертных грехах разом. - Обвинить Её Величество в измене, а Эпинэ, Приддов и других Людей Чести - в заговоре против короля. Чтобы убрать всех противников и женить Фердинанда на богатой принцессе.
- Очень интересно, - усмехнулся Алва, - но при чём здесь я?
- Он говорил, вас отправят в Ургот воевать, а взамен получат хлеб, а чтобы сделка состоялась, надо женить короля.
Рокэ вскинул бровь.
- Ах вот как? Изобретательный план и даже отчасти правдоподобный. По крайней мере, в том, что касается герцога Фомы и его житниц, которые должны заменить нам потерянный урожай Варасты.
- Королеву хотят убить? - Рука Ричарда непроизвольно потянулась к воротнику; в комнате как будто стало душно.
- Возможно, - с безразличным видом отозвался Алва. - Вот только затея с королевской женитьбой - полная чепуха. Это звучит ужасно по-дидериховски, но Фердинанд Второй любит свою жену. Нежно и, как вы понимаете, безответно. И если Сильвестр попытается сделать его вдовцом раньше времени, то всем придётся вспомнить, что и у зайцев имеются зубы.
Дик вспомнил некрасивого и немолодого толстяка в королевской мантии, с мягкими пухлыми руками, с безвольным лицом и сонным взглядом. Фердинанд походил даже не на зайца - на бледный гриб-переросток. Разве может этот мозгляк защитить Катари от всесильного и беспощадного Дорака?
- У него не хватит сил, чтобы бороться с кардиналом, - уныло сказал он.
- У него есть я.
- Вы?.. - задохнулся Дикон. - Вы спасёте Её Величество?
Алва поморщился, словно Дик сморозил Создатель знает какую глупость.
- Уясните себе раз и навсегда, - в голосе маршала прорезалось раздражение, - мне нет дела до королевы со всеми её обмороками, интригами и враньём. Но мне есть дело до Талига. Мои взгляды на политику и нужды государства во многом сходятся со взглядами кардинала, и в этом мы с ним союзники. Но если Фердинанд и Сильвестр столкнутся лбами, то я со всеми своими взглядами буду на стороне Фердинанда. Потому что этот человек, как бы он ни был слаб и плох, - король Талига, которому я поклялся в верности. Если Сильвестр это понимает - тем лучше. Если нет - придётся ему объяснить.
- Я не понимаю, - беспомощно пробормотал Дик. - Если Катари... на в безопасности, тогда зачем Штанцлеру нужна ваша смерть?
- Во-первых, он ненавидит меня, хотя ненависть для него - недостаточно веская причина для такого риска, как покушение на Первого маршала. Во-вторых, Ги и Иорам держат его сторону, а он сейчас не в том положении, чтобы разбрасываться союзниками. Ну, и в-третьих, золото. Мою смерть с удовольствием купят правители половины сопредельных держав и очень дорого заплатят. Лично я поставил бы на Гайифу, хотя и Дриксен нельзя сбрасывать со счетов...
- Этого не может быть! - Дик не сразу понял, что кричит. - Эр Август не мог!..
Штанцлер - шпион? Штанцлер продаёт Первого маршала злейшим врагам Талига? Ему хотелось то ли заткнуть уши, то ли разбить что-нибудь - да хоть этот тяжёлый винный кувшин, лишь бы не слушать мерзкую клевету! Только вот герцог Окделл - не сварливая трактирщица, и ему не к лицу швыряться посудой. А кувшин, наверное, стоит бешеных денег - алатский хрусталь, как-никак...
- Эр Август не мог такого сделать, - упрямо повторил он, понизив голос.
- Юноша, - Алва провёл руками по лицу, от переносицы к вискам, - если вы так уверены в его святости и непорочности, тогда какого змея вы принесли это кольцо мне? Почему не использовали его по назначению?
Дик отвёл глаза.
Ну как объяснить, что он не может забыть тот сон - лицо белокурой девушки с испуганными фиалковыми глазами, разбросанные по ковру ландыши и змеиный блеск нацеленных со всех сторон клинков? Как объяснить - что значит для него этот обрывок чужого воспоминания, доставшийся ему по ошибке?
...В Сагранне, в горном лагере, где они готовились к штурму Барсовых Врат, Алва учил его обращаться с ножом. Как-то раз маршал показывал ему правильный хват, и Ричард заметил у него тонкий шрам на правой руке. Старый, хорошо заживший и почти незаметный, он шёл с ладони вверх по запястью - и Дик с болезненной чёткостью вспомнил, как во сне схватился за шпагу одного из нападавших, отводя клинок от груди. Только на его руке не осталось следа, когда он проснулся под ласковый шёпот Марианны, в её тёплых душистых объятиях. Ведь то была не его память и не его жизнь; не его предавали и убивали в тот далёкий весенний вечер, в комнате с опрокинутой мебелью, где растоптанные цветы тонули в кровавых лужах на полу...
"Монсеньор, я не знаю, дар это или наказание, но я всё-таки был вами. Пусть даже на полчаса. Я только чуть-чуть попробовал, что такое настоящее предательство, но, честное слово, мне хватило. Может быть, Штанцлер прав. Может быть, жизнь под проклятием вам в тягость, а смерть - в радость... только я никогда не ударю вас в спину. Никогда и ни за что".
Алва ждал ответа, но за все сокровища мира Дик не смог бы повторить вслух то, что пронеслось у него в голове. С огромным трудом он заставил себя взглянуть маршалу в глаза.
- Я... мне кажется неправильным... ну, убивать одного человека для того, чтобы расстроить планы другого, - Это тоже была правда, хоть и не вся. - Как будто вы - карта, которую надо убрать со стола, чтобы ею не воспользовался Дорак. Я понимаю, что для общего блага... и для спасения королевы... Но это всё равно неправильно. Я подумал, что вы живой поможете королеве лучше, чем мёртвый, - и, вот, не ошибся...
Больше он ничего не успел сказать, потому что Алва рассмеялся. Так громко и заразительно, как смеялся разве что в трактире у папаши Эркюля, слушая рассказы Дика о проделках Сузы-Музы.
- Ок... делл! - простонал он, задыхаясь от хохота. - Закатные твари... с вами не соскучишься! Как там у вашего любимого поэта? "И сети хитроумного коварства беспечная наивность разрушает..."
Дикон недоумённо смотрел на него, чувствуя себя окончательно растерянным и запутавшимся.
- Нет, право, я не ожидал от Её Величества такой оплошности! Приручить моего оруженосца, натаскать его на меня, как пса, - и провалить всё дело из-за такого пустяка... Но кто бы мог подумать, что посланный на травлю пёс помчится к волку, чтобы просить у него защиты для охотника?
"Приручить... натаскать..." - эти слова упали на Дика, как удары плети. Ворон говорит о королеве? О Катари?!
Забыв про кинжал на поясе, ничего не видя, кроме ненавистного смеющегося лица, он с бессвязным криком бросился на кэналлийца, метя кулаком прямо в наглую ухмылку. Что случилось дальше, он не понял - удар пришёлся в никуда, что-то перехватило и вывернуло руку, и в следующую секунду его ткнули лицом в инкрустированную сталью столешницу. Дик яростно дёрнулся и замер - его правая рука была выкручена за спину так, что каждый рывок отзывался жестокой болью в плече.
- Я рад, что вы усвоили мои уроки, - скучающий голос маршала никак не вязался с его железной хваткой, - но для тренировок есть другое время и место. Вы готовы продолжать осмысленную беседу, или подержать вас ещё?
Ричард кивнул, дрожа от безысходной злости. Алва без особого усилия поднял его со столика и толкнул в кресло. Дик потёр плечо – оно немного болело, но и только.
- Теперь слушайте, - Алва больше не смеялся. - Донесение от фок Варзова, которое вы так торопились мне доставить, было фальшивым от начала и до конца, а гонец приехал не из Торки, а из соседнего квартала. После вашего ухода он мигом выздоровел и скрылся. Ни меня, ни Савиньяков таким простым трюком не обмануть, а вот вы попались на удочку. Кому-то было очень нужно, чтобы вы со всех ног помчались во дворец. Кто-то во дворце проследил, чтобы вы не промахнулись мимо будуара королевы. А королева именно в это время пригласила меня к себе и поторопилась перевести разговор с упрёков на объятия... Вместо того чтобы пытаться прожечь меня взглядом, юноша, лучше подумайте головой - это у вас иногда получается. Подумайте, может ли это быть совпадением?
Катари... нет! Дикон сдавил руками виски - так, что зашумело в ушах. Не хочу думать, сказал он себе. Не буду думать!
Но мысли уже стронулись с места, словно первые камни, увлекающие за собой лавину. Ворон, будь он четырежды неладен, прав - таких совпадений не бывает!
- Королева и Штанцлер разыграли перед вами представление под названием "Угнетённая добродетель", - безжалостно продолжал Алва. – Уже тогда они решили использовать вас для покушения - и позаботились о том, чтобы в нужный момент у вас не дрогнула рука. Они угадали ваше слабое место: вы, к несчастью, сострадательны. И ради спасения несчастной замученной женщины вы способны сделать то, чего не сделали бы ради собственной выгоды и даже ради мести за отца.
Правда! Присяга оруженосца удержала его от мести, иначе он убил бы Ворона прямо в Фабианов день, когда стоял на галерее за его креслом. Перерезать горло можно и левой рукой; но клятва была уже произнесена, и только поэтому они оба остались живы. Из-за присяги Ричард Окделл изменил памяти отца и подчинился его убийце - а для Катари он готов был растоптать и присягу. Для неё он отдал бы и Честь, не только жизнь. Он сделал бы что угодно...
Катари... Хрупкая фигурка в простом голубом платье. Ломкий прерывающийся голос. Бледное лицо, тёмные круги под глазами, кровь на закушенных губах - живая боль, отчаяние и решимость. Если не верить ей - то кому, во имя Создателя и Чужого, можно верить в этом мире?!
- Вы действительно... мучили её?
Видимо, что-то отразилось на его лице, потому что колючий взгляд Ворона на мгновение смягчился.
- Для тебя это так важно?
Дик кивнул.
- Что ж... Не стану утверждать, что всегда был с ней нежен. Но даю тебе слово, что всё, что было между мной и Катариной Оллар, происходило по взаимному согласию и без принуждения. Хотя, - на его губах снова зазмеилась усмешка, - это всего лишь моё слово, которому ты не обязан верить.
- Я верю, - почти беззвучно сказал Дик.
Он был бы рад не верить. Он хотел бы убедить себя, что Алва лжёт - Алва, а не Катари! Но проклятая память подбрасывала образ за образом: вот королева, сидя перед зеркалом, чуть откидывает голову и томно прикрывает глаза, пока ловкие пальцы Ворона, скользнув по белоснежной коже, застёгивают невесомую золотую цепочку с алой огненной каплей... Вот она спускается по ступенькам трона, надевает орденскую ленту на шею Рокэ, касается губами его лба - и заливается ярким, совсем девичьим румянцем... Любит она его или ненавидит - понять невозможно; но чего там точно не было, так это страха женщины перед насильником, того животного страха, что видел Дик в глазах дочери ювелира в Октавианскую ночь. Святой Алан, да будь Ворон таков, как в её рассказе - она бы шарахалась от каждого его прикосновения!
Но если Ворон прав - если разговор в саду и сцена в будуаре были ложью... то эр Август и Катари...
Ему хотелось не закричать даже - взвыть в голос, как угодившему в капкан зверю. Ведь он пошёл бы на всё. На всё! Он подсыпал бы маршалу яд, зарезал бы его во сне, выстрелил в спину. Он сделал бы это, если бы не сон, о котором Штанцлер и королева не знали, - взгляд из чужого прошлого, взгляд с другой стороны, навсегда отвративший его от самих помыслов о предательстве...
Он обнаружил, что сидит, согнувшись и чуть не касаясь лбом колен. Лавина всё-таки сорвалась, прокатилась и смяла его. Раздавила. Превратила в пустое перепаханное место. Никогда прежде не испытанная тяжесть пригибала его к земле, не давая распрямить спину, и было уже всё равно, что Ворон видит его - таким.
Звякнуло стекло. Ричард вяло поднял голову; Алва молча протянул ему полный бокал и отошёл. Налил себе второй.
"Дурная кровь" обволокла рот терпкой ароматной горечью. Позабыв все правила, Дик пил сорокалетнее вино большими жадными глотками, как дешёвую тинту. Рокэ, по привычке, только пригубил свой бокал и принялся разглядывать его на свет, любуясь то ли переливами хрусталя, то ли благородным тёмным цветом напитка.
- Кажется, я совершил ошибку, дав вам возможность остаться в столице, - сказал он, рассеянно крутя бокал. - Вы из той забавной породы людей, что пытаются судить обо всём по меркам Чести и бесчестия, а такие при дворе не выживают. Окружение Его Величества - это огромная грязная лужа, в которой не тонет только... то, что не тонет в принципе.
- А как же вы?
- Я? - Алва улыбнулся; эту его улыбку "я-циничный-мерзавец" Дик особенно не любил. - Юноша, неужели после варастийской кампании у вас ещё остались какие-то иллюзии на мой счёт?
Дикон качнул головой. Слово "остались" действительно не подходило. Правильнее было бы сказать - "появились". И первым звеном в цепочке стал разговор в ночной степи - единственный раз, когда Ворон позволил себе быть откровенным. А потом была Дарама...
- По крайней мере, мои злодейства больше не вызывают у вас удивления - и правильно, - Ворон отобрал у него пустой бокал, но больше наливать не стал. - А вот с господином кансилльером вы нарвались. Встретить ызарга в наше время не редкость, тем более в таком зверинце, как Оллария, но обнаружить его у себя в тарелке или за пазухой - это и впрямь неприятно. Мои соболезнования.
- Я пойду к нему, - Дик поднялся из кресла; от нескольких глотков вина он не опьянел, но почувствовал себя увереннее. - И потребую объяснений!
- Вы никуда не пойдёте, юноша. Вы сегодня же ночью покинете Олларию. Тайно.
- Зачем?
- Леворукий и все кошки его! Окделл, вы когда-нибудь научитесь думать хоть на один шаг вперёд? Без ваших показаний хватать Штанцлера за руку бессмысленно - он отвертится от любых обвинений. Так что его друзья прежде всего позаботятся, чтобы вы замолчали навсегда.
- Но, монсеньор, - Дик отчаянно замотал головой, - эр Август был другом моего отца! Я не смогу... я не буду свидетельствовать против него!
- Вы уже сделали выбор, Ричард. Для Штанцлера вы отныне - враг и отступник. В ваши добрые намерения поверил бы, пожалуй, только епископ Оноре, но среди сторонников кансилльера святых не водится. Если вы не исчезнете, следующая порция яда достанется вам. Или пуля. Или удар дубиной в тёмной подворотне. Вы не умеете быть осторожным, а мне не улыбается тратить всё свободное время на охрану своего оруженосца.
Спотыкаясь, как слепой, Дик подошёл к окну и прижался щекой к холодному стеклу. В ушах неотвязно звучал голос Штанцлера - мягкий, печальный, полный укоризны. "Те, кто выбрал Олларов – Савиньяки, Алва, фок Варзов, Дораки, – процветают, теперь к ним прибавятся и Окделлы. Ты отстроишь Надор, выдашь сестёр замуж, женишься на какой-нибудь марикьярской красавице или дочери бергера. Сколько можно плыть против течения..."
Он бежал от одного вероломства, а пришёл к другому. Алва и на этот раз попал в точку: никто не поверит, что он пытался помочь Катарине. Люди Чести проклянут доносчика, а мать плюнет ему в глаза - и, наверное, правильно сделает. Зря он отдал кольцо Ворону. Надо было выпить яд самому...
- Ричард, - донеслось из-за спины. - Ричард, посмотри на меня.
Дик обернулся. Непреклонный взгляд синих глаз поймал его - и не отпустил. Потянул, как на нитке, против воли заставляя выпрямиться, развернуть сгорбленные плечи.
- Никогда не оглядывайся на чужие мнения, - с нажимом проговорил Алва. - Единственный, кто вправе судить тебя - это ты сам, и только тебе решать, чего надо стыдиться, а чем - гордиться. Прими это как напутствие на тот случай, если мы больше не встретимся.
- Я не уеду! - запротестовал Дикон.
- Уедешь. Верхом на Соне или в карете, связанным и под охраной, - выбор за тобой. Если потребуется, Хуан отконвоирует тебя до самого Агариса.
- Почему Агарис?
- Потому что в Надоре ты проживёшь ещё меньше, чем в столице. Ваша глухая дыра - самое удобное место для того, чтобы прятать концы в воду. Я отправил бы тебя в Торку, но там неспокойно, так что поезжай в гости к Эсперадору, к своему другу Эпинэ и к молодому Ракану. Уверен, они примут тебя с распростёртыми объятиями.
- Я не могу так, - выдохнул Дик. - Я должен увидеть... её.
- Нет.
За окном едва смеркалось, в камине пылал огонь, но Дику отчего-то вспомнилась безлунная полночь, запах полыни и звёздное небо над головой. В Олларии не видно столько звёзд, сколько в степи: здесь кругом деревья и дома...
- Нет, - повторил Алва. - Поверь мне, не стоит. Сделанного не исправить, а смотреть в глаза женщине, которая тебя предала, - удовольствие лишь для тех, кто любит ковыряться в собственных ранах.
- А разве вы, - прошептал Дик, - не смотрели?
Рокэ на мгновение опустил ресницы.
- Пришлось. Но это было не только моё дело, оно касалось многих. Мне нужна была правда, и я её получил. От Катарины ты правды не дождёшься.
Он отошёл к камину. Глядя ему в спину, Дик вспомнил о других шрамах, которых ни разу не видел, но которые должны были быть там, под плотным чёрным шёлком рубашки. Ниже правой лопатки - это был, кажется, кинжал; и длинный порез слева - он успел уклониться, и лезвие шпаги скользнуло по ребру...
"Монсеньор, вы ведь лучше меня знаете, как умеют лгать и предавать такие, как она. Ладно, я дурак, но вы же видите её насквозь - так зачем эти подарки, и встречи, и... всё остальное? Зачем вам любовница, которая сегодня поцелует, а завтра подошлёт убийц?"
Ответ пришёл сам собой. Такой простой и очевидный, что оставалось только удивляться, почему он не понял этого ещё тогда, в Варасте. Рокэ Алва выбрал Катарину Ариго по той же причине, по какой взял в оруженосцы сына убитого им герцога Окделла. Ему нужна была женщина, которая никогда его не полюбит, - но какая женщина устоит перед лучшим воином и первым красавцем Талига? Только та, у которой нет сердца. А виной всему - проклятие, которое заставляет его гнать от себя друзей и приближать врагов.
"Ваша ненависть ко мне - лучшая гарантия..."
"...на тот случай, если мы больше не встретимся..."
Дик чуть не вскрикнул. Две мысли сошлись в сознании, сцепились, как зубчатые колёсики в часах - и многое вдруг стало ясным.
- Эр Рокэ... Вы ведь приказали мне уехать не из-за Штанцлера. Вы просто не хотите, чтобы я оставался рядом с вами. Это ваше проклятие, да? Вы думаете, что со мной тоже что-то случится?
Алва молчал долго, и Дик уже начал думать, что ответа не будет; потом маршал всё же повернулся к нему. Огонь подсвечивал его лицо снизу, бросая переменчивые отблески на подбородок и скулы, а на глазах будто лежала полумаска из тени, и понять его выражение было невозможно.
- Вы не ошиблись, - сухо сказал он, - дело в проклятии. Мы с вами враги и по крови, и по убеждениям, и всё же вы имели глупость привязаться ко мне, что и доказали своим сегодняшним поступком. Мне надоело хоронить подчинённых, поэтому из-под крыла проклятого Ворона вы уедете в святой город и будете жить там долго и счастливо. Есть ещё вопросы?
- Да, - От волнения в груди шевельнулся холодок - как на тренировке, когда Дик готовился провести обманный удар. Он знал, что старается впустую, что эр увернётся и срежет его убийственно быстрой контратакой, но азарт шептал: вдруг на этот раз - получится?..
- Эр Рокэ, а это проклятие - оно действует на тех, кто вас любит? Или... наоборот?
Он задержал дыхание, но Алва ничего не сказал, и Дик быстро продолжил:
- Думаю, что второе. Иначе бы Кэналлоа уже вымерла - они же на вас чуть не молятся. А в Олларии не осталось бы ни одной женщины, кроме Её Величества. Да?
Он ждал насмешки, меткого язвительного укола, встречного выпада - но его не было. Был только странный диковатый блеск в глазах Ворона - и ни слова в ответ.
- Так почему вы меня отсылаете? Не хотите, чтобы я к вам привязывался? А может быть, сами боитесь ко мне привязаться?..
Тишина. Только пламя металось над углями, озаряя комнату всеми цветами заката.
- Эр Рокэ, ответьте!
Тёмная фигура у камина наконец-то пошевелилась. Алва подошёл к столу и взял перстень. Отсветы огня и тени перебегали по бесстрастному лицу, и казалось, что сжатые губы кривятся в презрительной улыбке; но это была только иллюзия.
- Я. Вас. Отсылаю, - раздельно проговорил он. - И это всё, что вам нужно знать. О прочих материях можете порассуждать сами с собой. По дороге в Агарис.
- Эр Рокэ!
- Мне послать Хуана закладывать карету?
Ричард сник. Это бесполезно, Алва всё равно сделает так, как хочет. На что он надеялся, пытаясь его переспорить? Ворон есть Ворон. Он никому не позволит коснуться своих ран - и скорее истечёт кровью, чем признает, что в его хвалёных доспехах есть брешь.
- Ну так что же, вам нужна свита? Или вы дадите слово, что покинете Талиг и не вернётесь без моего разрешения?
- Да... - выдавил Дик.
- Отвечайте полностью.
- Я даю слово Чести, что покину Талиг и не вернусь, пока вы не разрешите.
- Так-то лучше. Не падайте духом, я не собираюсь навсегда отлучать вас от семьи и родного дома. Вам придётся только подождать, пока при дворе утихнет поднятая вами буря. И, разумеется, если я не вернусь из Фельпа, вы свободны от данного обещания.
Это вскользь оброненное "не вернусь" обожгло Ричарда, словно капля горящей смолы. Играя со смертью, Ворон всегда держал в уме возможность проигрыша, и к этому Дик никак не мог привыкнуть.
- Вам всё ясно, юноша?
- Да, монсеньор.
- Тогда ступайте собирать вещи.


***

Он ожидал, что его отъезд будет тайным, но во дворе было неожиданно много людей. Хуан, Пепе, Бернардо и Антонио, все одетые по-походному и вооружённые, ждали у крыльца. Из распахнутых ворот конюшни Пако с помощником выводили осёдланных лошадей.
- Они проводят вас до Барсины, - сообщил Алва, лениво облокотившись на перила.
- Я дал слово и сдержу, - обиделся Дик.
- Не сомневаюсь. Но я не хочу, чтобы завтра каждая сорока болтала о том, что вы покинули Олларию. Пепе!
Слуга протянул Ричарду чёрную куртку с мелкой атласной вышивкой, затканный серебром кушак и косынку. Теперь Дик понял, что задумал эр. Конечно, в этой одежде, да ещё поздним вечером, никто не отличит его от остальных кэналлийцев. А к людям Алвы в городе привыкли, как к стайке скворцов. Городская стража выпустит их по первому требованию, и никому не придёт в голову пересчитать, сколько всадников уехало и сколько вернулось.
Куртка, хоть и сшитая на чужую мерку, оказалась впору - среди кэналлийцев мало здоровяков. Пепе помог Дику убрать волосы под косынку, с кушаком юноша справился сам. Алва, наблюдавший за маскарадом, одобрительно кивнул.
- Каимца под мориска не подделать, но в темноте сойдёт... Хуан, отвечаешь за него головой.
- Да, соберано, - Домоправитель, похожий в своём наряде на разбойника с большой дороги, тряхнул чёрными волосами. Он и епископа Оноре провожал, кольнула неприятная мысль. Неужели и впрямь - бывший работорговец? Да нет, конечно же, нет. Стоит только вспомнить, как круто обошёлся Алва с Ночными Тенями, чтобы понять: человеку, замешанному в таких делах, он не доверился бы ни на минуту. А "тёмное прошлое" Хуана - просто ещё одно зёрнышко лжи в том обвале, что чуть было не похоронил Дика...
Пако подвёл Сону. Мориска, ласкаясь, дохнула хозяину в затылок и примерилась было пожевать косынку, но Дик увернулся. Его не покидало ощущение неправильности, какой-то неясной, но страшной ошибки. Он не должен был уезжать. Он и не хотел уезжать.
Вот только выбора ему не дали.
Алва легко сбежал по ступенькам крыльца. Кэналлийцы расступились, и Дик остался посреди двора лицом к лицу с Повелителем Ветров. Унизанная кольцами рука опустилась ему на плечо, синие глаза взглянули незнакомо и строго.
- Ричард Окделл, - низкий негромкий голос разнёсся над притихшими людьми, - ваше обучение закончено. Я подтверждаю перед землёй и небесами, что вы достойны стать одним из талигойских рыцарей. Вы свободны от клятвы оруженосца и с сего мгновения не несёте никаких обязательств передо мной.
Дик замер. Он много раз мечтал об этом, и тем удивительнее было, что он не не ощутил ни малейшей радости, услышав долгожданную формулу посвящения. Свобода, к которой он так стремился, обернулась ссылкой. Его не отпускали - его гнали прочь, и именно в тот момент, когда он был бы рад остаться сам, по своей воле.
Возмутиться и сказать, что он не отслужил положенные три года? Но эр сам решает, когда освободить оруженосца от присяги. Напомнить о брошенном и принятом вызове? Но Дик заранее знал, чем закончится поединок и не испытывал никакого желания бегать по двору за выбитой шпагой под весёлый гогот кэналлийцев.
А ещё обещанная дуэль была одной из последних ниточек, что связывали его с Вороном, кроме клятвы оруженосца, и ему не хотелось эту ниточку рвать. Пусть хоть что-то между ними останется недоделанным, недосказанным - как залог будущей встречи...
- Вот ваши документы. Подорожная и приказ о предоставлении корнету Окделлу бессрочного отпуска.
- Благодарю вас, эр... господин Первый маршал, - Дик принял бумаги и неловко поклонился: - До свидания.
Рокэ Алва покачал головой.
- Прощайте.

далее

@музыка: Канцлер Ги

@темы: кэртианское